Вчера по радио в машине передавали миниатюры, маленькие кусочки текста, чтобы слушатели за рулём не заскучали. Для затравки- так, затравят тебя немного, и ты уже хочешь приехать домой и найти, наконец, уж этот текст, почитать. Оттянуться вдоволь. Рассказывали про Грина. Писал он в холоде, стуча зубами. Денег на дрова, чтобы затопить печку, не было. Огонь горел в буржуйке, растопленной бумагами из соседнего разорившегося банка.
О, я пошла бы в лес с пилой или топром и нарубила себе дров из поваленных деревьев. У нас их множество валяется за городом, лесники не торопятся убирать. Рапилила бы ровненькими чурбучками, сложила красивой стеночкой. А потом бы рубила. С оттягом, в охоточку. Потом в узкое жерло печи за чугунную дверку совала бы поленца, узенькие щепы. Огонь разгорался бы медленно, нехотя, осторожно. Полз по поленьям, сворачивая в трубочки тонкую берёзовую кору. Задымил бы узенькой полоской сажи, заиграл бы ярким пламенем. Загудел бы высоко в трубе. Потом можно было бы отогреть Гриновы руки, застывшие от непрерывной писанины. Прижать их к тёплым печным керамическим длинным прямоугольным изразцам. И сидеть, вместе с ним смотреть, как пляшет, играет за приоткрытой резной чугунной дверцей с чудными толстыми петельками огонь. Напоить Грина горячим чаем из толстой фарфоровой кружки с рисунком кисточки рябины. Ну, ладно уж, с коньяком. С капелькой коньяка. А потом, пусть пишет. Пусть пишет..
Journal information