С домом, где спишь на кожаном чёрном старинном диване под картиной с рамой из деревянных цветов, привезённой из Германии после войны. С большим чёрным лаковым роялем, с фарфоровыми немецкими фигурками- девушкой с курочкой и лошадиной головой- это были часы. С доисторическими журналами Нива, где одни рекламы чего стоят- снос башки. С яблоками белый налив, которые падали на землю и разламывались зернистой сахарной мякотью. С грушей, высоченным шершавым стволом до небес- из долек груш в медном тазу варили в конце лета ведро варенья. С малиновыми колючими зарослями вдоль забора; с крыжовниковыми, просвечивающими насквозь, зелёными драгоценными камнями овальных ягод; с сизыми, с налётом мягкими сливинами, с тёмными, почти чёрными кабошенами вишен.
С кустами чудесной персидской сирени, по мокрым листьям которой, огромным, как блюдца, барабанил настойчивый дождь, когда с разъезжающимися ногами бежишь вокруг дома с сестре бабушки Полине, жившей за стеной. Поднимаешься на веранду, заросшую двумя сортами мичуринского винограда. И пролезаешь через чулан в новый Эльдорад. С огромными окнами и дверью в сад, с круглым дубовым столом под полотняной скатертью и дубовым комодом, из-за которого меня ребёнком вытаскивала бабушка, когда я прогуливала сад. Где тебя кормят кислыми щами с уткой, винегретом- свёклу, морковку и картошку буквально только что выдернули из земли. Такого винегрета нет нигде во всём белом свете.
С церковью, белокаменным шпилем, высоко над рекой, где меня крестили когда-то. С зимним, укутанным белым снежным покрывалом, садом; с белобокой сорокой на ветке, да одиноким, сморщенным коричневым яблочком, оставшемся с лета. С брожениями по городку одной- город весь принадлежит тебе- с центральными улицами, персиковыми сталинками, рогатыми троллейбусами. Деревянными домиками на боковых улочках, с квашеной капустой и солёными хрустящими огурцами в тесных овощных затерянных магазинчиках. Можно взять билет на самолёт, на поезд и смотаться в прошлое, которого уже нет. Только в прошлое не возвращаются.
Journal information