Подкрадывалась весна, и Хирург постепенно начинал сходить с ума. Сегодня он не спал до утра. День всё длиннее, длиннее. Воздух маревом цвета топлёного молока заливал с утра узкие переулочки, тянулся с реки. И стоял киселём, скорее даже застывающим стеклом. Поднимается откуда-то ужасно издалека, ещё не видно, только чувствуешь, раскалённым жаром солнце. И мутит голову, кружит коршуном. И нет сил перетерпеть, пережить лезущее из всех дыр, складочек тела весеннее безумие. Как бешеное бьётся сердце, вырывается сквозь решётку рёбер, не удержишь.
Тогда он начинал в этой рани бродить вдоль реки, свисать с холодных ещё каменных гранитных парапетов и смотреть на тёмную тяжёлую воду. Отсвечивали, обернёшься, оранжевой амальгамой стёкла спящего здания. Солнце ползло по окнам. Кафешка внизу была ещё пустой. Железная коробка тяжёлой, крашеной вязкой чёрной краской, двери с аквариумным стеклом накрепко заперта. Чисто вытертые столики шахматно сверкали в компании с мягкими кожаными креслами.
Сегодня в клинике его смена. В белом хрустящем халате пронёсся по этажам, в кабинете в стеклянном шкафу зачем-то поперекладовал стальные холодные инструменты. Сегодня операция у худенькой прозрачной женщины. Бесцветной без макияжа, сливается с простыней. Лежит на каталке бледная. Взял за ручку и снял с пальца обручальное кольцо. Нельзя. Накрутил на него кусочек бинтика и опустил в недра кармана.
Потом, когда уже выписывал, непонятно что она прочла в его глазах. Но, уходя, вернулась.
- Я на неделю в Лондон. По работе. Я хочу взять вас с собой. Всё за мой счёт, в знак благодарности.
Долго мучился, перебирал так и эдак. Потом позвонил- да.
В Лондоне оказалось, что она забронировала для них один номер на двоих. В пятизвёздочном отеле. Весь вечер они отмокали и отвисали в бассейне. А ночью они были вместе. Утром оказалось, что он уже влюблён в неё. В эту кожу бесцветную и прозрачную, в пепельные длинные волосы и в серые, вытянутые к вискам, глаза, выжигающие что-то изнутри. Нахлынуло как-то внезапно. Снесло голову так, что дышать стало нечем. Только она теперь в мире и была для него. И жить вообще теперь можно было только рядом с ней.
Journal information